Фаянсовый череп - Страница 78


К оглавлению

78

«Дурак! – подумал о нем Миронов. – Я заварил кашу… Да я просто ложка, которой эту кашу помешивают!»

– Юрик, – сказал он, – давай сделаем вид, что этого дурацкого разговора не было, и начнем с начала. Понимаешь, мне очень надо, чтобы в течение какого-то времени все оставалось так, как оно есть на данный момент. И это нужно не только мне, но и всем нашим ребятам.., и Лидочке Маланьиной в том числе. Сейчас она плачет, потом будет смеяться… Ну согласись, это же не причина, чтобы подвергать риску положение газеты и, между прочим, жизнь Светлова! Я тебя об одном прошу: молчи. Ну ты же военный человек! Неужели трудно недельку подержать язык за зубами? Просто никому ничего не говорить. Да тебя и спрашивать никто не будет. Да, кстати, заскочи завтра утром в редакцию. Я тебе премию выписал, надо в ведомости расписаться, и вообще…

– Неделя, Игорь, – твердо сказал Филатов. – В течение недели я буду молчать, а потом…

– А потом?

– А потом поступлю по собственному усмотрению. Миронов с чувством грохнул трубкой по аппарату, не попал на рычаг, снова поднял трубку и грохнул еще раз. У него было сильнейшее искушение запустить телефоном в стену, но он поборол это желание: аппарат не был виноват в его проблемах.

– Козел! – громко произнес Миронов, имея в виду Филатова. – Сволочь, урод, недоумок… По собственному усмотрению! Откуда оно у тебя, это твое усмотрение, болван?!

Он плюнул и направился к бару за новой порцией “Тичерз”, моля Бога, чтобы до завтра ему больше никто не звонил.

Глава 13

Максим Владимирович Караваев с самого утра чувствовал себя именинником. День выдался пасмурный, небо заволокло тучами, и, судя по всему, вот-вот должен был начаться дождь. Уже успевшие запылиться кроны лип на аллее, которая была видна из окна караваевской кухни, застыли в мертвой неподвижности, а в воздухе нарастало какое-то непонятное напряжение, как это бывает перед грозой. Все вокруг будто ждало чего-то, и это странное состояние природы было созвучно тому, что чувствовал бывший, подполковник внешней разведки Караваев.

Он сидел у стола на кухне, смотрел в окно, курил и пил крепкий чай без сахара. Трубка радиотелефона лежала рядом с пепельницей, а на расстеленной здесь же газете были разложены детали пистолета, который Караваев чистил перед тем, как решил выпить чая. Руки у Караваева были испачканы оружейным маслом, и он ощущал его запах каждый раз, когда подносил чашку ко рту. Этот запах успокаивал, как привет из прошлого. Подполковник любил чистить оружие: эта процедура позволяла занять руки, оставляя голову свободной.

Однокомнатная квартира, в которой после развода обитал бывший подполковник, напоминала временное пристанище кочевника, который не намерен оставаться здесь надолго. Она насквозь провоняла табачищем, а ее обстановка была подобрана таким образом, чтобы обеспечивать необходимый минимум бытовых удобств и не обременять хозяина при внезапном переезде: ее можно было погрузить в машину в течение получаса, а можно было просто бросить, как ненужный хлам, каковым она, в сущности, и являлась.

Караваев допил чай, поставил чашку в раковину и, вернувшись за стол, стал не спеша собирать пистолет, протирая каждую деталь кусочком чистой ветоши перед тем, как поставить ее на место. При этом он время от времени посматривал то на часы, то на лежавший рядом с пепельницей телефон, гадая, когда же сработает подведенная им мина.

Когда он закончил сборку и ладонью загнал на место обойму, за окном пошел дождь. Первые крупные капли упали на сухой серый асфальт, оставив на нем темные расплывающиеся пятна, зашелестели в пыльных кронах лип, застучали по жестяному карнизу окна. Через минуту дождь лупил уже в полную силу, разгоняя запоздалых прохожих. Сквозь открытую форточку в кухню залетала водяная пыль и тянуло мокрой свежестью. Где-то далеко, за видневшимися на горизонте новостройками, полыхнула голубовато-белая зарница, и через основательный промежуток времени до Караваева докатился отдаленный раскат грома: гроза прошла стороной, лишь крылом задев дом подполковника.

Лежавшая на столе трубка издала негромкую электронную трель. Караваев усмехнулся углом тонкогубого рта: он ждал этого звонка, и звонок последовал вовремя – ну, может быть, минут на десять-пятнадцать позже, чем он думал. Это время, видимо, понадобилось уважаемому Вадиму Александровичу на то, чтобы хоть немного собраться с мыслями.

– Караваев слушает, – негромко сказал он в трубку.

– Ты! – заорала трубка голосом Севрука. Этот вопль был таким громким, что Караваев вынужден был отвести трубку от уха на несколько сантиметров. – Ты, урод! Ты говорил мне, что все под контролем! И что теперь?!

– Доброе утро, Вадик, – сказал Караваев. – Я что-то не пойму, о чем, собственно, речь? Что-то случилось?

– Что-то случилось! – передразнил его Сев-рук. – Все случилось, понял? Все, что могло произойти, произошло! И даже больше!

«Как тебя разбирает, – подумал Караваев. – Припекло, значит. Ничего, еще не так припечет, дай только срок.»

– Подожди, – сказал он, – не ори. Постарайся успокоиться и объясни толком, в чем дело.

– Ты мне еще будешь указывать, когда орать, а когда не орать?! Посмотрел бы я, как бы ты запел на моем месте! Я получил повестку, ясно?

– Повестку? – очень натурально удивился Караваев. – Какую еще повестку? Куда?

– В армию, болван! – рявкнул Севрук. – В прокуратуру, мать твою, к следователю, вот куда!

– Так, – озабоченно сказал Караваев. – А вот это мне уже не нравится. Там не написано, по какому вопросу?

78