Фаянсовый череп - Страница 76

Внутри квартиры раздалось истеричное электронное курлыканье телефонного аппарата.

– О боги! – с чувством воскликнул Миронов, цитируя любимого писателя. – И ночью, при луне, мне нет покоя!

«Достали, сволочи, – подумал он, ковыряя ключом в замочной скважине. – Кому же это приспичило?»

Телефон прозвонил дважды, а потом начал громко говорить лишенным интонации низким женским голосом, отчетливо произнося цифры. Этот аппарат с автоматическим определителем номера стоял у Миронова уже давно и начал мало-помалу впадать в маразм – путал номера, неверно показывал время и периодически будил Мирона среди ночи, с нарастающей громкостью гнусаво проигрывая первые такты популярной в свое время песни “Здравствуй, Ленинград”. Однако на сей раз номер показался Мирону знакомым, и он заторопился, даже не успев понять, кто именно звонит.

Уже добежав до продолжавшего названивать аппарата и даже протянув руку за трубкой, Мирон замер, внезапно вспомнив, чей номер он только что слышал. Звонил Филатов, а это могло означать только одно: он уже вернулся и, наверное, посмотрел новости. “Упс, – подумал Мирон с сожалением. – Не успел, значит. А может быть, Филатов все-таки ничего не знает? А звонит просто, чтобы сообщить, что задание выполнено, что добрались они до места без приключений и что все в порядке…"

Мирон посмотрел на часы. Почти восемь, и не утра, конечно, а вечера. Если Филатов не устроил себе долгое купание на озере, что на него, в общем-то, не похоже, он должен был вернуться в город несколько часов назад. Значит, знает… И, если так упорно наяривает по телефону, значит, недоволен. Сильно недоволен, надо полагать. Первым делом заорет в трубку: “Это что за фокусы?! Кого это похитили?!”. И что, скажите на милость, ему ответить?

Миронов осторожно, на цыпочках, прокрался мимо телефона в гостиную. Он отлично знал, как при этом выглядел, поскольку лет с двенадцати старательно развивал в себе весьма полезное умение видеть себя со стороны, но смехотворность собственного поведения в данный момент его не слишком смущала: во-первых, он был один, а во-вторых, разве можно было относиться к сложившейся ситуации серьезно? Что такого, собственно, произошло? Подумаешь, небольшая мистификация общественного мнения… Общественному мнению это только на пользу, да и Светлову свежий воздух не повредит. А что касается Филатова, то он сам виноват: надо легче воспринимать подобные вещи, это экономит нервные клетки. И потом, два взрослых интеллигентных человека всегда смогут между собой договориться…

«М-да, – подумал Миронов, открывая бар. – Кто это у нас тут такой интеллигентный?»

Он давно усвоил простую истину, что высшее образование, происхождение и самое что ни на есть хорошее воспитание вовсе не служат гарантией интеллигентности. Внешними признаками – да, но не более того. Настоящих интеллигентов в этой стране выбили в период с семнадцатого по тридцать девятый, а те, что чудом уцелели, давно разбежались по заграницам и там тихо плачут над судьбами России. Современная российская интеллигенция ведет свое происхождение в лучшем случае от так называемой “красной профессуры”, пришедшей в университеты от заводских станков и корабельных орудий, чтобы заполнить бреши, образовавшиеся в результате красного – опять красного, черт бы его побрал! – террора…

Так что насчет своей и Филатова интеллигентности Миронов нисколько не заблуждался. “Пожалуй, – думал он, – в данном случае мой разряд по боксу может пригодиться гораздо больше, чем моя фальшивая интеллигентность. Морду мне, конечно, разворотят, но, по крайней мере, остается шанс погибнуть с честью."

Он вынул из бара начатую бутылку “Тичерз”, щедро плеснул себе в квадратный толстостенный стакан и выпил спиртное залпом, как лекарство. “Хорошо!” – сказал он внезапно севшим голосом и вернулся в прихожую.

Телефон уже угомонился. Черные цифры на зеленовато-сером дисплее показывали время – пятница, двадцать ноль семь. Задумчиво покачивая в левой руке стакан с новой порцией “Тичерз”, Мирон ткнул пальцем в кнопку с изображением восьмиконечной звездочки, похожей на снежинку. На дисплее высветился последний номер, с которого поступил звонок. На всякий случай Мирон сверился с записной книжкой, хотя и без того знал, что это номер домашнего телефона Филатова.

«А хорошо, что я поругался с Виолеттой, – подумал он ни с того ни с сего. – Не хватало здесь этой стервы с ее куриными истериками по любому поводу…»

Он как будто наяву увидел Виолетту в распахнувшемся коротеньком кимоно с драконами и выглядывающей из-под него черной кружевной комбинации. Короткие, крашеные в цвет воронова крыла волосы, как всегда, пребывают в идеальном порядке, огромные, умело подведенные глаза сверкают праведным – а как же, каким же еще! – гневом, красивые губы поджаты… Худые – пожалуй, даже слишком – руки с безупречным маникюром, длинные и стройные – черт, тоже худые! – шершавые от постоянного бритья ноги с выпирающими коленными чашечками и вызывающими острую жалость бедрами, немного длинноватые ступни, неприятно напоминавшие Мирону ласты… Конечно, педикюр – а как же иначе! Ногти на руках и ногах выкрашены черным (иногда синим) лаком, губы – сине-серый перламутр и вдобавок обведены по контуру черным. Женщина-вамп, любительница нетрадиционного секса с элементами садизма, дорогих тряпок и богатых мужчин, паучиха-охотница, обожающая после спаривания подкрепиться собственным партнером…

«Господи, какое счастье, что она наконец-то оставила меня в покое, – подумал Мирон, кладя вспотевшую ладонь на телефонную трубку. – Тут и без нее голова кругом идет. Не хватало еще беседовать с Филатовым, выслушивая ее ядовитые комментарии… Интересно, из кого она пьет кровь в данный момент?»