Фаянсовый череп - Страница 12

– Спасибо, – сказал Смык, – успокоили. Он отхлебнул из фляги и закашлялся, с сипением втягивая воздух. В плоской металлической посудине оказался чистый медицинский спирт. Пока Смык кашлял, колотя раскрытой ладонью по ободу руля, блондин отобрал у него флягу, протер ладонью горлышко, сделал микроскопический глоток, завинтил крышку и спрятал флягу в карман.

– Это, по-вашему, не отрава? – прокашлявшись, сипло спросил Смык. – Предупреждать же надо! Так ведь можно и в ящик сыграть!

– Впервые вижу человека, который утверждает, что может сыграть в ящик от глотка медицинского спирта, – спокойно заметил блондин, по-прежнему глядя мимо Смыка. – Ты весьма любопытный экземпляр. На твоем месте я завещал бы свое тело какому-нибудь анатомическому театру на предмет вскрытия и подробного исследования.

– Но-но, – сказал Смык, запуская двигатель. Упоминание об анатомическом театре ему не понравилось, но спирт действительно помог. От него по всему телу разлилось приятное мягкое тепло, руки перестали трястись, и Смык с удовольствием ощущал, как постепенно утихает противная внутренняя дрожь, не отпускавшая его с той минуты, когда блондин велел свернуть в лес. – Слушайте, а еще капельку вашего лекарства принять нельзя? Вдруг все-таки не умру…

– Ты сначала это перевари, – ответил блондин, закуривая сигарету. – А то окосеешь на ста пятидесяти километрах в час, и бравые московские спасатели будут долго разбираться, где тут ты, где я, а где этот бородатый придурок.

– Я аккуратно езжу, – возразил Смык, задним ходом выводя машину на обочину шоссе.

– Аккуратно ездить нам с тобой сейчас некогда, – уведомил его блондин. – Регистрация на рейс начнется через двадцать минут, так что… Опаздывать нам нельзя.

– А кто полетит? – спросил Смык, разворачивая машину и втыкая первую передачу. – Вы?

– Чего я там не видел, – равнодушно отозвался блондин. – Я, братец, в Штатах десять лет проработал и нахлебался тамошнего дерьма. Так что полетит он.

Последние слова сопровождались небрежным кивком в сторону заднего сиденья, где в уголке в позе задремавшего пассажира сидел труп в надвинутой на глаза широкополой шляпе. Смык старательно осклабился, давая понять, что оценил шутку, хотя юмор блондина даже ему показался чересчур мрачным.

До аэропорта добрались без приключений. Блондин молчал, и Смык был этому рад. Он боялся своего попутчика и не видел в этом ничего зазорного. В зеркало заднего вида Смык не смотрел, поскольку в нем виднелась испачканная дорожной грязью шляпа Голобородько, и при виде этой чертовой шляпы Смыка немедленно начинали одолевать неприятные мысли о том, что находилось под ней.

Он гнал машину в Шереметьево-2, невольно размышляя о том, кем мог быть сидевший рядом с ним хладнокровный убийца. Он сказал, что десять лет проработал в Соединенных Штатах. Интересно, кем? Каким-нибудь торговым представителем? Ох, вряд ли… То есть называться он мог как угодно, но его настоящая работа наверняка заключалась в промышленном или военном шпионаже. Вон какая рожа – чистый упырь! И Алитета свет Петровича он уделал в лучшем виде. Уделал и глазом не моргнул – спиртик, шуточки, сигаретка…

Зарулив на стоянку перед главным пассажирским терминалом международного аэропорта, Смык заглушил двигатель и немного резче, чем следовало, рванул на себя рукоятку ручного тормоза. Блондин с хрустом потянулся, бросил быстрый взгляд на часы и распахнул дверцу. Навстречу ему от главного входа в терминал уже торопился какой-то субъект. Смык посмотрел на этого парня и обомлел. Ощущение было такое, словно из-под него одним ударом выбили землю и он повис в безвоздушном пространстве, беспомощно глотая вакуум широко разинутым ртом.

От стеклянных дверей терминала к машине шел Голобородько собственной персоной: длинное пальто, белый шарф, шляпа, дурацкая рыжеватая бородка – все было на месте. Смыку впервые в жизни захотелось перекреститься, но он вовремя спохватился, что толком не помнит, как это делается – справа налево или слева направо.

Блондин тем временем выбрался из машины, подошел к чудесным образом воскресшему архитектору, коротко о чем-то переговорил и отдал ему документы, бумажник и билет, которые Смык полчаса назад вынул из кармана покойника. Пока они беседовали, Смык преодолел суеверный ужас и обернулся.

Труп, как и следовало ожидать, был на месте, а вовсе не разгуливал по территории автомобильной стоянки. Немного успокоившись, Смык посмотрел на человека, с которым разговаривал блондин. Сходство, достигнутое скорее всего при помощи умело наложенного грима, было просто потрясающим, но теперь Смык видел, что незнакомец немного выше убитого архитектора и чуточку уже в плечах. Пальто на нем было чуть-чуть другого оттенка, а шарф казался не таким длинным, как тот, которым была обмотана перерезанная стальной удавкой шея трупа. Загримированный под Голобородько незнакомец кивнул блондину, с чем-то соглашаясь или просто прощаясь, убрал бумажник, паспорт и билет во внутренний карман пальто (Смыка при этом снова передернуло), повернулся спиной к стоянке и спокойненько зашагал к зданию аэропорта.

Смык снова обернулся и уставился на труп. Машину легонько качнуло, и у него над ухом раздался голос блондина:

– Поганая смерть, правда? Подумать только, что его последние слова были: “Мне надо в аэропорт!”. Ну, по крайней мере, мы с тобой выполнили его последнее желание: в аэропорту он побывал. Заводи, поехали.

Смык завел машину, чувствуя, что его снова начинает трясти. Эта растреклятая история никак не хотела заканчиваться, и Смык подумал, что для него лично она может не закончиться вообще. Он стал свидетелем не то начала, не то конца какой-то сложной многоходовой комбинации, задуманной Вадиком и Владиком. А Вадик и Владик были совсем не теми парнями, которые стали бы полагаться в таком деле на чью-то скромность. С их точки зрения, было гораздо проще и надежнее пришить неудобного свидетеля сразу же после того, как в нем отпала нужда. Смык пожалел, что не взял с собой ничего, что хотя бы отдаленно напоминало оружие, но в следующее мгновение решил, что никакое оружие не помогло бы ему в схватке один на один с этим чертовым блондином, который выглядел и вел себя так, словно был целиком скручен из стальной проволоки.